Блокадник Владимир Галактионов готов научить всему, что умеет сам.
— Я прожил интересную жизнь, вот только не нажил толком ничего, — задумчиво произносит Владимир Галактионов, неспешно набивая трубку. — Выходит как в песне Вахтанга Кикабидзе: мои года — мое богатство. Просто цели такой не было. И хотя занимал неплохое положение, за кресла и должности никогда не держался. Даже дачи своей, и то нет.
На плите присвистывает чайник, за окном мерно шумит не прекращающийся с утра декабрьский дождь. Мы сидим на кухне в небольшом домике на Черничной улице, что в поселке Солнечное-2 — сюда, на так называемую госдачу, Владимир Георгиевич с супругой переселились весной, оставив пустовать квартиру на Английском проспекте. Говорит, долго колебались — прошлая предложенная государством льготная резиденция в Репине оказалась фактически сараем с удобствами во дворе. Тут, конечно, все совсем иначе: три комнаты, горячая вода, канализация. Перечисляя блага нового жилища, Владимир Георгиевич улыбается: ему, ребенком пережившему все 872 дня блокады в осажденном городе, к суровым условиям не привыкать.
Почти все из обстановки он смастерил своими руками: вот журнальный столик, изготовленный из боковины шифоньера, вот самодельные полки, выключатели тоже пришлось добавить самому. На стенах — фотографии в рамочках, исполненных из соседского кухонного уголка, едва не отправившегося на помойку. Придя в гости, соседи немало удивились, признав в элементах декора свою старую мебель. Заставить вновь ходить давно остановившиеся часы, починить капризную сантехнику, наладить проводку, штукатурить, плотничать — кажется, Владимир Галактионов умеет абсолютно все.
— Во мне никакого исключения нет, это наше поколение, — улыбается Владимир Георгиевич. — Мы считали за честь что-то сделать своими руками.
Старший брат Миша в блокаду 10-летним мальчишкой работал сантехником, за что потом получил медаль «За оборону Ленинграда». Он и обучил маленького Володю. Ловкость рук вообще у них наследственная — от бабушек, особенно от маминой мамы, Евгении Константиновны. Она окончила Смольнинский институт благородных девиц и была настоящей мастерицей.
— Будучи уже главным специалистом по качеству в Росторгодежде, брал в руки вещи, пошитые бабушкой, и диву давался — какая филигранная техника! — вспоминает Владимир Галактионов. — Никогда она не покупала ни пальто, ни шляп — все кроила сама. А готовила как! Между прочим, никогда не бралась за тесто в плохом настроении. Таких заварных пирожных я в жизни больше не ел…
О своем домашнем воспитании Владимир Георгиевич рассказывает с гордостью. Шутит: «Если Максим Горький всему хорошему в нем обязан книгам, то я — бабушкам». За отсутствием букварей они учили внука читать по Псалтырю и «Божественной комедии» Данте — том 1900 года выпуска до сих пор хранится в семье, бережно переплетенный. Евгения Константиновна водила интересные знакомства: с фрейлиной императрицы Марией Алексеевной Полежаевой и Александрой Андреевной Бекетовой, матерью Александра Блока. А стихи Александра Александровича маленький Володя знал наизусть — опять же, от бабушки. Однажды они послужили поводом для знаменательного знакомства. Дело было уже после войны, в 1947-м: по дороге к дому шестилетний Вова услышал, как темноволосая женщина с горбинкой на носу в разговоре с дворничихой упомянула, что навещала неподалеку Блока. Мальчик встал как вкопанный.
— Вы и правда ходили к Блоку? — спросил он оторопело.
— А ты что, знаешь его стихи? — в свою очередь удивилась дама.
— Конечно!
— А ну прочитай!
Вот тут и пригодилась блестящая память — Володя на одном дыхании воспроизвёл услышанное от бабушки стихотворение «Девушка пела в церковном хоре». А внимала ему сама Анна Андреевна Ахматова. Позже он не раз бывал у нее в Фонтанном доме, даже представлял на суд свои юношеские вирши. Но жизнь в итоге связал с профессией, от творчества далекой, — поступил в Ленинградский институт советской торговли (конкурс был 17 человек на место), стал экономистом и товароведом промышленных товаров. Прошел весь пусть от младшего продавца до начальника отдела ассортимента и качества Росторгодежды. Потом волей судьбы оказался на Украине: сначала в Бердянске, затем в Севастополе. Но где бы ни оказывался, в нем всегда и всюду признавали ленинградца — география места рождения определила характер. Он называет это «ленинградской непримиримостью».
— Мама мне говорила: «Ты не имеешь права отступать, ты же ленинградец!», — вспоминает Владимир Георгиевич. — Вот этот принцип — не сдаваться, чего бы это ни стоило, — выработался на всю жизнь.
Впрочем, и тут не обошлось без наследственности. Да и сам Владимир Георгиевич признает, что несгибаемость эта — от мамы. Шутка ли: Мария Николаевна была, пожалуй, единственной в городе, кто открыто не платил профсоюзные взносы — после того как ее, медсестру с многолетним стажем, в 1946-м несправедливо уволили из 2-й психиатрической больницы. Правды добивалась у самого маршала Говорова — и добилась. Не говоря уже о том, что одна, без мужа, подняла двоих сыновей, сберегла в блокаду.
Эпизоды тех лет намертво впечатаны в память. Из игрушек у Володи был только плюшевый мишка с одним пуговичным глазом да вырезанный из дерева руль. Можно было играть в шофера: сиди на кровати, крути и бибикай. Звуки эти отпугивали крыс, а если возня за дверью не прекращалась, то маленький Володя принимался стучать обувным рожком по металлической миске. Этому трюку тоже научил брат Миша. Он занимался младшим, пока мама пропадала на работе.
— Я вырос, в прямом и переносном смысле, у него на шее, — улыбается Владимир Галактионов.
По словам Владимира Георгиевича, в жизни ему пришлось пережить несколько блокад — самую страшную, ленинградскую, затем увольнение мамы, когда семья оказалась без средств к существованию, и развал Советского Союза. Он застал семью в Севастополе, где Владимир Галактионов работал на оборонном предприятии заместителем начальника отдела внешней комплектации, а затем — военпредом.
— Военно-промышленный комплекс остановился, — рассказывает Владимир Георгиевич. — Мы оказались словно рыбы, выброшенные на берег. Впервые увидел, как люди роются в помойках и радуются, если удается найти кусок хлеба. Я сначала занялся выпуском солнечных батарей, но поставлять их было некому, да и условия экспорта были немыслимые. Пришлось стать цветоводом: построил теплицу, оранжерею, сто сортов роз у меня было. Жена продавала, а я караулил в машине. Иногда приходилось и кулаки пускать в ход — рэкетиры. Сын был комендантом Севастополя, говорил, мол, пап, неудобно. А я в ответ: «Предлагаешь стоять с протянутой рукой?».
Сейчас в этих руках — альбом формата A4, воспоминания жителей блокадного Ленинграда. Сборник составлен и отредактирован лично Владимиром Георгиевичем, и это его четвертая по счету книга. В общественной организации «Ленинградский союз «Дети блокады 900» он состоит со дня основания — вот уже 25 лет. Недавно его избрали председателем: не хотел, но согласился — надо навести порядок, издать новый устав. Все время агитирует других блокадников: «Приводите внуков, я научу их всему, что умею». В свое время при муниципальном образовании создал со товарищи клуб помощи ветеранам. Вместе с женой Людмилой Ивановной ходили по квартирам: кому трубу починить, кому еще чего. Так бы, может, и продолжали, да помешала операция — четыре шунта в сердце.
Откуда столько энергии, спрашиваю. Подмигивает:
— Просто не могу сидеть без дела.
Автор: Анастасия Ложко